Илимский потоп

Анатолий Степанович Бубнов

Ох и ершистая соседка попалась Анатолию Степановичу Бубнову в одну из его поездок в Иркутск. Стоило только заговорить о главном в своей жизни, о затоплении Усть-Илимского водохранилища, у нее будто шерсть дыбом встала: «Ничего вы не знаете! Вам бы с бабушками поговорить». Анатолию Степановичу стало смешно: «Так я и есть тот самый дедушка, который этих бабушек слушал, когда им по 20 лет было». 

Бубнову было уже под 80, и большую часть жизни он занимался водохранилищем и всем, что с ним связано. Даже на пенсии оно не давало ему покоя – написал книгу,  назвав одну из главок «Черное море мое». Иногда, вспоминая прошлое, он думал, что в его привязанности к илимской пашне было что-то, предначертанное свыше…

Как стать землемером

В железногорской квартире Анатолия Степановича на самом видном мес­те стоит фото в рамке: десяток старых черных домов, вытянувшихся вдоль реки. Избы, как в зеркале, отражаясь в воде Илима, будто опрокинулись и утонули. В тот момент, когда юный Бубнов нажимал спуск «Фотокора-1», который купил отец, заставив выбирать между велосипедом и фотоаппаратом, он и подумать не мог, что когда-то так и будет.

Детство и отрочество будущего районного землемера Бубнова типично для его поколения – работа, голод, война, и все же была в нем толика личного, неповторимого. О том, что быть ему человеком неравнодушным, позаботилась бабушка Мария Степановна. В молодости она отличалась крутым нравом, в гости ездила за сотни верст по тайге. Гостеприимство, уважение к соседу были у нее в крови. Если солила капусту, то две кадушки – одну для себя, похуже, другую – «для людей». 

От дедушки Ивана Федоровича будущий райзем унаследовал математические способности. Крестьяне почти каждую весну делили между собой скудные земли по количеству едоков в семье (их число постоянно менялось), и дед при этом был незаменим. Спрашивал, сколько человек в семье, и, воздев к небесам взор, тут же называл размеры нового участка.  

У Анатолия Степановича любимым предметом в школе была география. Он стал первым человеком в Нижнеилимске (тогда еще совсем ребенком), составившим подробный план поселка. Сколько еще этих планов будет… а тогда он сидел на уроках географии и с замиранием сердца слушал Павла Нес­теровича Калошина. На урок учитель приходил с большим глобусом, выбирал на нем страну и заставлял по памяти рисовать ее карту.

Удивительным человеком был и отец, Степан Иванович. Его отличала какая-то патологическая, ущербная для себя и близких честность. После войны он стал бухгалтером и секретарем первичной парторганизации. Был депутатом районного Совета. Заметив обман или несправедливость, тут же брал «огонь» на себя. В результате, как правило, его переводили в другую организацию: из охотобщества в «Речтранс» и так далее. 

Окончив семь классов, Бубнов хотел стать геологом, но в Иркутске познакомился с ребятами. Один из них,  Ванька Сыров из Бодайбо, уговорил в землемеры пойти.     

Терять было нечего

Попутчица не успокаивается:

– Водохранилище, ГЭС. Зря все это было! Столько народу потревожили. Столько земли погубили…

У Анатолия Степановича к затоплению диалектическое отношение. Иногда ему кажется, что действительно зря огород городили. Некоторые  проектировщики давно раскаялись. Но сомнения тут же проходят:

– Нет, терять было нечего.

Лето 1953 года. 20-летний Анатолий Бубнов уже год работает землемером в Нижнеилимске. Ему, молодому специалисту, удается списать непригодные для пахоты земли. Из-за них в колхозах – низкая урожайность, но попытки областных землеустроителей убедить Москву в непригодности земель без­успешны. 

Бубнов фотографирует самые гиблые места, красочно расписывает их в пояснительной записке, и Москва сдается. Но илимскую пашню, выдохшуюся за годы коллективизации и войны, уже не спасти. Урожайность – максимум семь центнеров с гектара. Надои на фермах – 700 литров на голову. Смех, да и только. От илимской пашни, про которую восхищенно писал профессор Шерстобоев, кормившей всю Сибирь и Дальний Восток, к моменту затопления оставались крохи. Об этом Бубнов рассказал проектировщикам Московского института Гидроэнергопроект, появившимся в Нижнеилимске. 

– Я знал все деревни, а у них не было даже карт, – вспоминает Анатолий Степанович. – С колхозных топографических карт сделал для них общую, всего Приилимья, посмотрел свои бумаги и понял, что с 1946-го по 1953-й треть населения уже уехала из родных мест. Поэтому и на вопрос, можно или нельзя затоплять окрестные земли, я ответил утвердительно. Перекрыть Ангару планировалось в Ершовских порогах, но напор воды там был меньше, и поэтому мощность ГЭС снижалась чуть ли не на 30 процентов. Посидел я с проектировщиками, потолковал, а потом и говорю своим начальникам: «Ребята, защищать нам нечего. Государству выгоднее нас затопить». 

Были и другие варианты строительства ГЭС. К примеру, на сужении Ангары выше Усть-Илима на два километра, при впадении речки Каменной. Грунты там лучше, чем у Толстого мыса (где и была построена ГЭС), но пойма Илима оказывалась незадействованной, а это объем воды, равный ангарскому. Использовать воду Илима,  конечно, было выгодно. 

И не такое уж большое затопление у нас было. Братское водохранилище «съело» больше ста тысяч гектаров земли, наше – всего 16. Сплошная выгода для государства. И мнение, что зря все это было, – ерунда. Говорят, народ защищать надо было. Кого? Основная часть населения разъехалась раньше. А вот о том, что лес не вырубался, все молчали. 

Ежегодно в августе водохранилище зацветает. Это сине-зеленые водоросли, яд. Все спрашивают, почему гибнет рыба? Все просто: по проекту под затопление попадало 12 миллионов кубометров леса. Семь должны были вырубить, а вырубили пять. Проектировщик спрашивал, почему остальные не хотят вырубать, отвечали: поручили, мол, специализированному институту изучить проблему, и там выдали заключение, что естественного притока воды хватит для сохранения нормальной экологии водохранилища… 

Село переехало

К 1961-му уже определились с площадью затопления и порядком переселения. Надо было получить согласие населения, и услуги Бубнова снова оказались незаменимыми. Он знал людей, а люди – его. Въедливая попутчица замечает:

– Никто их не спрашивал, как дальше жить, сжигали дома, и все. 

Анатолий Степанович побледнел:

– Я этим делом занимался и знаю все от начала до конца. Собрания в каждой деревне проводили, я  в каждом доме побывал. Государство сказало: деньги получайте и перевозите свое барахло, куда хотите и как хотите. Мы поставили свои условия: сначала постройте жилье. Вот так было! 

В 1966 году при Нижнеилимском райисполкоме создается отдел по подготовке водохранилища. Бубнова наз­начают начальником. На новое место необходимо было перевезти более тридцати населенных пунктов. По постановлению правительства селяне могли перевезти свои дома на новое место, но согласились на это немногие. Более половины жилья в переселяемых селах находилось в ветхом состоянии.  Некоторым из них исполнилось триста лет. 

– Пришлось объезжать все затопляемые поселки, входить в каждый дом, в присутствии хозяина и представителя Усть-Илимской ГЭС составлять расчет-смету на перенос строений. Если домовладелец отказывался, то определяли размер компенсации за снос. Тем старикам, которые имели свои дома и не вывезли их, мы обязаны были предоставить одноквартирные домики, но домик стоил 16 тысяч, а квартира 10. Выгоднее квартиру сделать. 

Главный инженер считал, считал и говорит: «Мы не возражаем. На 50 квартир денег дадим». Я говорю: «Нет, на сто. На полный дом». Но построили три, в каждом – по 119 квартир. Плюс одноквартирные домики – шесть на семь метров: три в Березняках, в Рудногорском совхозе, в Новоленино, в Новой Игирме – 32, в Суворовском – 20. При строительстве других ГЭС колхозы переносили строения сами, а у нас это делали специализированные организации. 

Сергей МАСЛАКОВ